— Именно так, мадам, но, признаться, я рассчитывал, что многие хотели бы узнать о ней. Не могу объяснить причину этого безразличия!

— Не столько безразличие, сколько недоверие. Вчера, сразу же после вашего ухода, его непревзойденность Глесс-Валледж говорил с придворными и заверил их, что опасность, о которой вы заявили, — не более чем плод вашего воображения, отягощенного неспособностью добиться более высокого положения среди собратьев-чародеев. Одним словом, он подверг сомнению вашу способность мыслить здраво и рассудительно, — сухо заключила Каравайз.

— И если я не ошибаюсь, большинство присутствовавших ему поверили, — добавил Деврас, — в том числе и герцог.

— Его милость беззаветно доверяет Валледжу. — К удивлению Девраса, в голосе Каравайз прозвучали металлические нотки.

— Это все равно, что довериться зыбучим пескам, — ухмыльнулся Уэйт-Базеф.

Гроно, в отличие от Каравайз, не нашел его замечание забавным.

— Как можно, мудрейший. Ведь это чистейшей воды клевета! Его непревзойденность лорд Глесс-Валледж — отпрыск древнейшего рода, и он заслуживает почета и уважения, как благодаря личным заслугам, так и в силу своего высокого происхождения. Безусловно, все относятся к нему с глубочайшим почтением.

— Так уж и все? — с ехидным смешком спросил Уэйт-Базеф.

— Да кто вы такой чтобы возводить на него напраслину? Вы, чародей куда более низкого ранга и его подчиненный!

— Все, Гроно, это была последняя капля! — Такого унижения Деврас не испытывал никогда в жизни. — Немедленно отправляйся домой и жди меня там.

Камердинер уставился на него в немом изумлении.

— Полно, юноша, не стоит гневаться на него за то, что не кривит душой, — вмешался Уэйт-Базеф. — Возможно, когда наш друг Гроно узнает, как обстоят дела, он и сам примет мою точку зрения. Что ж, посмотрим. Для начала хочу спросить, знакомо ли вам, сзарийцам, имя лантийского чародея Террза Фал-Грижни?

— Конечно, — ответил Деврас, знавший историю как свои пять пальцев. — Считается, что Фал-Грижни был мудрейшим из чародеев во времена правления герцога Повона Дил-Шоннета. Чародеем столь же выдающимся, сколь и коварным, недаром его называли королем демонов и дружно ненавидели. В злобе своей и жажде власти он задумал убить славного герцога. Но замысел, по счастью, раскрыли, дворец его сровняли с землей, а самого Грижни предали смерти. Книги пишут, что, оказавшись загнанным в угол в каком-то подвале, он наполнил его черным пламенем и призвал на помощь черных демонов. Однако добродетель герцогских гвардейцев восторжествовала, и Фал Грижни ушел из жизни, проклиная весь человеческий род. Пожалуй, не всему в этой истории можно верить, но зерно истины в ней все же есть.

— Правильно, — кивнул Уэйт-Базеф. — И зерно, интересующее нас более всего, заключается именно в его злодеяниях, которые, кстати сказать, имели необычайный характер. Очевидно, прибегнув к самым сильным из доступных ему чар, Фал-Грижни — а он, возможно, был величайшим чародеем своего времени — наслал на Далион Тьму. Зловещая тень, населенная враждебными человеку существами, накроет остров, по пророчеству Грижни, когда в полуденном небе воссияет звезда, а лев породит дракона.

— Откуда вам это известно? — спросила Каравайз.

— В архивах ордена Избранных я наткнулся на документ, который оказался не чем иным, как протоколом дознания, проведенного сразу же после разрушения дворца Грижни. Причем написан он рукой его непревзойденности Джинзина Фарни, магистра Ордена, непосредственного преемника Террза Фал-Грижни. В ходе дознания было допрошено несколько гвардейцев, принимавших участие в нападении. Таким образом, мы имеем дело с достаточно достоверным описанием последних минут жизни Фал-Грижни, его прощальных угроз и пророчеств.

— И что же вы сделали, узнав об этом? — поинтересовался Деврас.

— Как и предписывают правила, передал документ высшему рангу, его непревзойденности Глесс-Валледжу, который не счел нужным обратить на него внимание. Впрочем, будем справедливы: Валледж и не смог бы принять действенных мер, поскольку ситуация такова, что я вынужден расписаться в нашей беспомощности. Только знание магической техники Грижни подарило бы нам надежду на исправление им содеянного, да и то мало кто из чародеев подошел бы для этой задачи. Как бы то ни было, — продолжал Уэйт-Базеф, — шли месяцы, ничего дурного не происходило, и мои опасения понемногу утихли. Казалось, тревожиться не о чем, и угроза так и останется просто угрозой — во всяком случае, так мне хотелось думать. Это ложное ощущение безопасности развеялось как дым несколько недель назад с появлением дневной звезды. Тотчас после этого чародеи ордена отметили в глубине острова возмущение магических сил — необъяснимых и очень мощных. Но только я попытался поднять этот вопрос на заседании Избранных, как Глесс-Валледж резко воспротивился и не дал мне открыть рта. Чтобы убедить Совет в моей правоте, мне нужны были неопровержимые доказательства. Я снова перерыл архивы и, надо сказать, наткнулся на золотую жилу.

Из хаоса, царившего на рабочем столе, Уйэт-Базеф извлек древний, пожелтевший от времени манускрипт.

— А нашел я вот это письмо, адресованное его высокомудрию Джинзину Фарни. Скреплявшие его печати были целехоньки. И понятно почему: сверив дату послания с исторической хронологией, я понял, что пришло оно буквально через несколько дней после кончины адресата и с тех пор пылилось среди его бумаг, так никем и не прочитанное. Отправлено письмо было из города-государства Сзар неким Риллифом Хар-Феннахаром.

— Как, моим прапра-в-бог-весть-какой-степени-прадедушкой Риллифом? — воскликнул изумленный Деврас. — Тем самым исследователем?

— Тем самым, друг мой, и я очень надеюсь на то, что вы как его потомок сможете пополнить наши сведения. Не сомневаюсь, вам всем не терпится ознакомиться с содержанием письма, но, чтобы не терять даром времени, позволю себе изложить его в краткой форме. Очевидно, предок Девраса, Риллиф Хар-Феннахар доводился премудрому Джинзину Фарни племянником. Последний, будучи человеком далеко не глупым, разделял мои опасения относительно проклятия Грижни. Так же, как и я, он был бессилен что-либо предпринять, не владея магическими методами своего предшественника. Но, в отличие от меня, он знал, где раздобыть подобные знания. На основании некой информации, источник которой до нас не дошел, Фарни вычислил, что все записи и дневники Фал-Грижни должны храниться где-то в пещерах Назара-Син. Не знаю, что навело его на эту мысль, но старик оказался абсолютно прав. На поиски записей чародея он отправил своего племянника Риллифа, и, как доказывает это письмо, тот их нашел.

— Коли так, — заключила леди Каравайз, не пропустившая ни слова из рассказа, — можно предположить, что Риллиф Хар-Феннахар доставил записи в Ланти-Юм и представил их на рассмотрение преемника Джинзина Фарни.

— К сожалению, нет. То, что Риллиф отыскал записи, не подлежит сомнению: в письме описывается и тетрадь, и свиток, и золотая именная пластинка. Но унести их с собой не смог: помешали местные обитатели.

— Обитатели? — завороженно глядя на ученого, переспросил Деврас. — Пещерные люди?

— Не совсем. Дело в том, что подземные лабиринты, которые тянутся почти под всей территорией острова, населены вардрулами — миролюбивым, разумным народом. Невежественные люди прозвали их «белыми демонами пещер». В прежние века то один, то другой из чародеев добивался их дружбы. Видимо, Фал-Грижни тоже нашел общий язык с вардрулами, раз доверил им сберечь труд своей жизни. Однако в какой-то момент случилась катастрофа: отношения обострились, и тонкая нить взаимопонимания человека и вардрула оборвалась. Запечатав известные нам входы в пещеры, вардрулы обособились, и все эти годы тщательно избегали каких-либо контактов с людьми. Они-то и встали на пути Риллифа Хар-Феннахара. Будучи изгнанным из пещер, Риллиф не вернулся в Ланти-Юм, а отправился в Сзар, откуда и отписал дяде.

— Не понимаю. Почему он не вернулся домой? — спросила Каравайз.