Наверное, она его супруга, а может, сестра-сородич. Лишь наикрепчайшей родственной привязанностью можно было объяснить то, как самоотверженно и самозабвенно она встала на его защиту. Эта беззаветная преданность вызывала уважение. Раньше Грижни и в голову не приходило, что люди вообще способны на такое единение, на такую любовь. И сколь жестоко погасить этот храбрый огонек!

Снарп делала выпад за выпадом, уворачивалась и вновь нападала. Ее дыхание стало прерывистым, она чувствовала неимоверную усталость. Надо же такому случиться, что измученное тело отказывалось повиноваться ей именно теперь, когда до цели рукой подать. Ведь она видела, как это чудовище, что не дает ей добраться до законной добычи, занесло над распростертым Рэйтом Уэйт-Базефом свой клинок. Нет, она ни за что не отдаст врагу Уэйт-Базефа. Ни за что.

— Мой, — выдохнула она. — Мой.

Удар, прыжок, блок, удар. Ранить белого демона никак не получалось, а силы уже были на исходе. Впервые за все то время, что она служила Гончей ордена, Снарп подумала о возможности поражения, но сама мысль о нем была невыносима, нестерпима, чудовищна. Нет, поражения не будет. Она получит ненавистную лысую голову и доставит ее, как обещано, в Ланти-Юм. В мешке. Но силы убывали, а никогда прежде не подводившая ее реакция оставляла желать лучшего.

Отчаяние сделало Снарп безрассудной. Улучив момент, она нанесла удар, и лезвие, скользнув по тыльной стороне ладони вардрула, глубоко рассекло кожу. Потекла бесцветная кровь, оружие упало наземь, и глаза Снарп зажглись триумфом. Но выпад оказался слишком глубоким, и она едва не потеряла равновесие. С непостижимой быстротой Грижни схватил женщину за кисть, вырвал нож и прижал ее к стене, перехватив руками за шею. Снарп боролась, шипела, оскалив зубы, тщетно силясь дотянуться до одного из припрятанных на теле ножей. Желтые глаза пожирали его лютым ненавидящим взглядом.

— Вы недолго будете в разлуке, храбрая женщина, — едва ли не нежно произнес по-лантийски архипатриарх. Резкий рывок, звучный хруст, и госпожа Снарп со свернутой шеей упала на землю. Потускневший больше обычного Грижни медленно перевел взгляд с трупа на гору рухнувших сталактитов, загородивших проход в Новую Цитадель. Сделал шаг вперед, ухватился за ближайший обломок, вытянул из груды и отбросил в сторону. Взял следующий и снова откинул. Потом еще и еще. Четвертый застрял: один конец был завален, другой прочно уперся в стену. Повозившись некоторое время, он присел передохнуть. Он никогда не чувствовал себя таким усталым. Даже поединок не мог служить объяснением навалившейся на него свинцовой тяжести, угасшему хииру и состоянию крайней подавленности. Он не сразу узнал явные признаки Хладного Оцепенения. Ледяной воздух оказывал свое губительное воздействие. Физическая нагрузка, сила воли, плащ, человеческие корни — все это отсрочит окончательный паралич, но он неминуем. Рано или поздно холод одержит победу, и он поддастся Оцепенению. Грижни подумал о комнате Белых Туннелей, такой близкой отсюда. Несколько минут, и он окажется на Поверхности, вместе с кланами, у стен Ланзиума, в теплой благоуханной Тьме. Они ждали его, ждали, чтобы начать решающее наступление. Грижни посмотрел на выход. Даже сделал шаг. Но в этот миг сквозь щели и поры сталактитового завала просочился голос чародея, то поднимающийся, то падающий мерными ритмичными каденциями, значение которых не вызывало никаких сомнений. В душе Грижни проснулся голос дальнего Предка, и он узнал проявление магии. Если чародея не остановить, теплая Тень, укрывшая землю, растает, и кланы настигнет беда.

С новым пылом Грижни взялся за каменный барьер, из последних сил работая одеревеневшими окровавленными руками.

Стоя на коленях перед разложенными на полу записями, сжав в одной руке золотую пластинку, а другой проводя по выгравированным на ней знакам, Уэйт-Базеф был полностью поглощен процессом. Он уже миновал предварительную стадию и теперь, подготовившись надлежащим образом, собирался с силами, чтобы направить свой разум по яркому восходящему лучу, в зените которого происходил взрыв магического прозрения. Параллельно с тем, как нарастало напряжение, чародей испытывал привычное чувство свободного парения. При этом его не покидало ощущение огромного риска — ведь он брался за задачу неслыханного размаха. Было в ней что-то безумное, но Уэйт-Базеф не думал останавливаться, он взлетал…

И вдруг в один миг все рухнуло, погасло, полет оборвался, и он снова оказался стоящим на коленях в маленькой каменной комнатке. Он услышал царапанье камня о камень, звук перекатывающихся валунов. Этот звук свел все его усилия на нет. Там, снаружи, полководец вардрулов сталактит за сталактитом разрушал возведенный им барьер. Через какое-то время он сможет проникнуть сюда, и тогда — прощай, Рэйт Уэйт-Базеф со своей магией; прощай, Ланти-Юм и весь Далион!

Нет, никак нельзя допустить поражения, во всяком случае, не теперь. В его висках пульсировала кровь, ладони, не смотря на холод, стали влажными. Чародей замер на мгновение, чтобы сосредоточиться, и начал все сначала. Снова разгон, предшествующий полету разума, снова ускорение и ощущение едва сдерживаемой мощи…

Стук падающих камней, сотрясение разом осевших сталактитов, град осыпающихся осколков, и Уэйт-Базеф невольно снова взглянул на барьер. Маленькая каменная сосулька скатилась к самым его ногам, и, сжав зубы, он понял, что магия вновь отступила. Попытался ухватить ускользающую нить и не сумел. Только благодаря железной воле он сумел совладать с собой и, успокоившись, исполнившись уверенности в своих силах, возобновить монотонные заклинания.

Грижни уже не ощущал камней под руками. Пальцы полностью потеряли чувствительность. Руки отяжелели настолько, что приходилось делать усилие, чтобы поднять их. Он дико замерз, до самой последней клеточки своего тела, до самого сердца. Хуже всего было то, что у него притупились чувства, замедлился ход мыслей. Ему хотелось остановиться, прилечь, отдохнуть. Но нельзя, нельзя допустить поражения именно теперь. Кланы полагались на своего архипатриарха, верили ему. Один раз он уже не оправдал этого доверия. В пещерах разразилась катастрофа, последствия которой были ужасны. Но даже убийственный холод не шел ни в какое сравнение с угрозой, нависшей сейчас над кланами. Если он не отвратит беду, его народ погибнет. Во что бы то ни стало необходимо помешать чародею.

Грижни удвоил усилия. Кое-каких успехов он уже добился. Проход понемногу освобождался. Человеческий голос звучал все ближе, все отчетливее, проникая сквозь нагромождения остроконечных конусов. Этот звук подгонял его, и наконец образовалось отверстие — узкая щель, через которую он видел стоящего на коленях мага. Он был так близко, что, казалось, до него можно дотянуться рукой. С отсутствующим выражением на бледном лице тот смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами. Но если он и заметил его, то виду не подал.

Грижни остервенело расширял образовавшуюся брешь, выдирая и отбрасывая камни. Руки, ободранные об острые края сталактитов, нещадно саднили. Но это не важно. Шире. Еще шире. Да, пожалуй, хватит, уже можно протиснуться. Все. Готово.

Грижни остановился. Надо бы прихватить оружие. Стальной клинок лежал на полу смежной комнаты. Архипатриарх повернулся и оказался лицом к лицу с Деврасом Хар-Феннахаром.

Деврас стоял перед постаментом, усыпанным все еще дымящимися обломками. В руках — кожаная сумка и два вардрульских меча. Услышав голос Уэйт-Базефа и стук падающих камней, он бросился прямиком к расселине и едва не сбил с ног неожиданно возникшего из нее Грижни.

Оба молчали, уставившись друг на друга. Затем Грижни нагнулся и подобрал лежавший рядом с телом госпожи Снарп кинжал. Деврас взглянул поочередно на мертвую женщину, вооруженного полководца, расселину, из-за которой доносился монотонный голос Уэйт-Базефа, и оба поняли друг друга без слов.

— Не вздумай вмешиваться, брат-сородич.

— Вы убьете его потому лишь, что он — человек? Всех нас перебить невозможно. Пощадите его, он не сделал вам ничего дурного.